ВелоСамара

bichkov писал(а):че нибудь напиши... про НЭ ЛЕ О еще... авось получится.

Ща всё будет!



Вот где-то здесь: Смотри карту, когда-то давно существовала пасека, которая скорее всего прекратила своё существование одновременно с посёлком Анурьевка.
От Анурьевки ничего не осталось и от пасеки, наверное, тоже ничего не должно было остаться. Однако в рассказе небезызвестных Павловича и Ратника о том как они искали "Камень Аусина" есть эпизод где они вышли к домику с надворными постройками на полянке в лесу. Описание этого места похоже на описание существовавшей пасеки. Вопрос: могла ли сохраниться пасека в удовлетворительном состоянии к началу 90-х? Или И.П и О.Р. просто нашли сведения о пасеке и вставили её в своё "произведение"? Или... хрономираж?!?

У меня простая человеческая просьба, к кому-нибудь из невменяемых, объясните Бычкову как пользоваться тегом spoiler.
Мож поймёт.

Лёt4ик писал(а):Вопрос: могла ли сохраниться пасека в удовлетворительном состоянии к началу 90-х? Или И.П и О.Р. просто нашли сведения о пасеке и вставили её в своё "произведение"? Или... хрономираж?!?

Пчёлы гораздо трудолюбивее чем И.П. и О.Р. Если заботы по пасеке были поручены пчёлам, то она должна не только сохраниться в удовлетворительном состоянии, но и процветать!

nebosy писал(а):

Лёt4ик писал(а):Вопрос: могла ли сохраниться пасека в удовлетворительном состоянии к началу 90-х? Или И.П и О.Р. просто нашли сведения о пасеке и вставили её в своё "произведение"? Или... хрономираж?!?

Пчёлы гораздо трудолюбивее чем И.П. и О.Р. Если заботы по пасеке были поручены пчёлам, то она должна не только сохраниться в удовлетворительном состоянии, но и процветать!

Не для того человеки слезли с пальмы и порубили себе хвосты, что бы поручать всяким членистоногим и перепончатокрылым заботы о пасеках!! Вот лично ты бы поручил своим пчелам заботы о своей пасеке!? А!? Вот то то и оно!!! Вывод - однозначно ХРОНОМИРАЖ!!!

Лёt4ик писал(а):Или... хрономираж?!?

Я догадываюсь, куда делась пасека.
Судя по длине теней, означенное место в момент пролета спутника являлось карстовой воронкой.
Стал быть - никакого миража, провалилась сквозь землю.
Возможно, от стыда после прочтения произведений И.П. и О.Р.

P.S. Возможно, сейчас пасека обратно из земли вылезла - кто их знает, этих неправильных пчёл - может, они так маскируют свою пасеку при пролёте вражеских низкоорбитальных спутников.
РВСН ВС СССР в своё время планировали свои мероприятия в соответствии с графиками пролёта спутников-шпиёнов - чем пчёлы-то хуже?

honzales писал(а):чем пчёлы-то хуже?

Вот вообще неправильная формулировка. Пчёлы могут быть только "недостаточно лучше". Но хуже -

nebosy писал(а):Пчёлы могут быть только "недостаточно лучше".

Согласен.
Ибо всё фигня, кроме пчёл (с)

Verholazzz писал(а):У меня простая человеческая просьба, к кому-нибудь из невменяемых, объясните Бычкову как пользоваться тегом spoiler.
Мож поймёт.

Это не просто "человеческая просьба". Это ихь бин КРИК ДУШИ!
Огромное человеческое гранмерси Вам Дима!
_______________________________________________________

"Товарищи! Международная полож .. обстановка... наш ответ Чемберлену...
А я его побил за гири и еще раньше с ним дрался! (Плач навзрыд!)"

nebosy



honzales писал(а):

чем пчёлы-то хуже?
Вот вообще неправильная формулировка. Пчёлы могут быть только "недостаточно лучше". Но хуже -







honzales


nebosy писал(а):

Пчёлы могут быть только "недостаточно лучше".
Согласен.
Ибо всё фигня, кроме пчёл

_________________________________________
"Да здравствует разум!
Да згинет маразм!"

honzales писал(а):Судя по длине теней, означенное место в момент пролета спутника являлось карстовой воронкой.

Да, тени странные. Нехилая такая воронка - если верить линейке янднкс карт, она в диаметре не меньше 40 метров.

И вопрос Гонзалесу: как-бы половчее выйти к этой полянке-воронке не имея навигатора и компаса но при наличии карт?
Хотя мне этот лес не нравится. Даже вдвойне не нравится.

Лёt4ик писал(а):И вопрос Гонзалесу: как-бы половчее выйти к этой полянке-воронке не имея навигатора и компаса но при наличии карт?

Прочесть наш ФАК по навигации без GPS.
Взять с собой компас и двигаться по азимуту.
Азимут предварительно определить по карте от легко находимого ориентира.
При этом не забывать про магнитное склонение - на карте указан истинный север, компас указывает на магнитный.

Про клады

Портной один на краю города, у реки Камы жил; вода под самые стены подходила. Были у него работники. Вот раз идет он по базару и попадается ему чувашенин. «Слушай, говорит, у тебя, портной, в доме клад есть». Тот смеется. «Где это?» — «Да в хлеве, как войдешь — так направо, в углу, к реке». — «Врешь ты, говорит, все, старый хрыч! Какой у меня клад?» — «Нет, не вру. Отрой его — богат будешь!» — «Ну, говорит, тебя! Вот выдумал!» И пошел домой. «Ну, коли не хочешь, как хочешь. После каяться будешь, станешь меня искать». И пропал из виду. Дома портной и раздумался: «А что не попытать? Дай, порою». Пошел искать этого чувашенина; нашел. Тот согласился. «Только с условием, говорит, с рабочими поделись; не поделишься — не дастся, и если в мысль тебе придет не делиться, клад уйдет, когда копать будешь». — «Хорошо». — «Достань икону, три свечки и заступ, а работника одного рыть заставь». Вот пришел портной домой, одного работника оставил на ночь дома. Праздник был, все гулять ушли, он ему и говорит: «Останься, ты мне понадобишься; не ходи нынче гулять. Будем клад рыть». — «Ладно». Пришел ночью чувашенин, пошли в хлев, икону поставили, свечи зажгли. Работник с хозяином роют яму в углу, а чувашенин молитвы читает заговорные, чтобы клад остановить. Только портной роет и думает: «Что это я, неужто своим добром с работником буду делиться? Чай, на моем дворе-то, а не на его?» Как подумал про это, поднялся шум, икону зa дверь выкинуло, свечки потухли, и загудел клад, в землю пошел. Стало темно, и давай этого портного по земле возить; возит да возит (нечистая сила). Чувашенин говорит работнику: «Кинься на него! Упади!» Тот упал на хозяина: их двоих стало из угла в угол таскать. Насилу знахарь остановил заговорного молитвой. Клад ушел, а чувашенин после и говорит портному: «Вот не хотел поделиться, он и не дался тебе; а теперь в этом доме тебе не житье: нечистая сила тебе в нем не даст — все растащит». Портной видит, что плохо дело, взял да от реки и переселился выше, в другое место, и опять, как был бедный, таким, же и остался. Не умел взять. Записано от Н. Г. Потанина, в Симбирске.

Старик один в подполе клад зарывал, а сноха и видела. Вот он зарывает и говорит: «Чьи руки зароют, те руки и отроют». На другой день старик и помер. Сноха стащила его мертвого в подпол и давай его руками клад отрывать, да приговаривать: «Чьими руками зароется, теми и отроется! Чьими руками зароется, теми и отроется!» Ей клад-то и дался.

Недалеко от Чердаклов (Самарск. губ., Ставропольск. у.) есть дуб; под ним лежит клад. Вот раз мужики пошли его рыть, ружье на всякий случай взяли. Пришли; видят — около дуба (с полунoчи) ходят черные кошки крyгом. Стали они смотреть, глаз отвести не могут. Закружилась у них голова, и попaдали мужики нaземь. Очнулись, хотели рыть, а кошки опять хороводиться пошли, то влево, то вправо. Так и бросили: страшно стало. Говорят, что на этом дубе повесился тот, кто клад зарыл. А. В. Чегодаев, в Симбирске.

В селе Новиковке по лесам разбойники сильно прежде шалили. У мужиков, промышлявших разбоем, не одно мертвое тело, случалось, на гумне, в соломе лежало. Бывало в кабаке перекоряться начнут и припомнят друг дружке: «У тебя, вора, на гумне-то что?» — «Что?» — «Поди зaвальня три валяются!» (а зaвальнями мертвые тела они звали, потому что в солому заваливали). Вот одного такого разбойника поймали; повинился он, что людей грабил, багром телеги из-под яру в воду стаскивал, убивал. Посадили его в острог. Он, для того чтоб у Бога замолить, чтобы выпустили его, написал к любовнице письмо. В письме пишет, что надо рыть под дубом; там есть ход (лестница) и в подвале золото. «Часть этого золота, говорит, возьми и отдай на ризу Божьей Матери в церковь». Письмо долго ходило по рукам, но клада не нашли.

Возле села Красная Река (Самарск. губ., Ставропольск. у.) есть клад, недалеко от леса, в пещере. В ней стоят лодки и кадушки с деньгами. Дверь в пещеру отворяется накануне перваго дня Пасхи. Тот может добыть этот клад, кто поматерно не выругается. Клад и до сих пор не тронут.

Один дворовый человек (истопником он у господ был) нанялся в Симбирске Москвитинов сад чистить с другими рабочими. Работали под горой, а есть наверх ходили, к амбарам; там и изба была. Вот раз он приходит; вдруг из-под амбара козленок к нему и кинулся. Он его взял да на плечо к себе и положил; гладит, держит за задние ноги и приговаривает: «Бяшка, бяшка!» А козленок-то ему в ответ и передразнивает: «Бяшка, бяшка!» Работник испугался, схватил козленка за задние ноги да об землю и ударил. Смотрит — а козленок опять под амбар. От страха работник тут же на месте упал; хворал после этого и вскоре умер. А это ему видно клад давался.

Недалеко от Тагая (Симбирск, губ.) мужик раз лошадь искал. Шел, шел, доходит до крутой горы. Видит: в ней дверь; он вошел. В первой комнате все лодки с золотом; пошел дальше (а комнат много), в последней комнате стол накрыт, а за ним сидит немая девица. На столе — вино и закуска. Вот он подошел, взял золотую чарку, налил вина и выпил; кубок — за пазуху и во все места золота из лодок насыпал. Выходит, а над дверями серебряные наборные уздечки висят. Он взял одну; как только вышел, напал на него конный народ, вроде казаков, избили его и отняли деньги. Уцелел один кубок да несколько золотых. Принес он кубок тагайскому попу и рассказал все. На кубке был вензель Петров и на деньгах тоже. После все это у судейских пропало.

В Саратовской губернии, в Кузнецком уезде, возле с. Елюзани клад есть: в озеро, на цепях бочки с золотом опущены. Тут прежде разбойники жили и оставили все награбленное добро в озере, а для того чтобы никто не узнал, куда они дели золото, сносили его в воду, по ключу; по нем и от озера шли и к озеру. Озеро почти все теперь илом занесло, и клад никому еще не дался.

На Волге Воробьёва гора есть; в ней пещера Стенькина; а в пещере золота — конца-краю нет: все награбленное в нее складывал. У входа в пещеру старик сидит, подает кружку соплей и говорит: «Выпей, тогда клад дастся!» Охотников не выискивается.

Раз человек десять пошли клад рыть в лес. С ними и свяжись один шутник. Дорогой он поотстал, а те вперед целиком пшеницей идут, тропу проложили. Он сзади шел да колосья через тропу-то и связал. Вот они пришли к месту, стали рыть, а он в стороне притаился да стонет. Те и стали переговариваться: «Ты это?» — «Нет». — «Кто-то стонет будто...» Он как заревет — они и давай Бог ноги! Побежали тропой-то, как до зaвязи добегут — грох об землю! Задние набегут, да через передних-то грох! Обеспамятели со страху: насилу домой пришли. А тот хохочет сидит. Уж после они его, как узнали, ругали, ругали... Записано в Симбирске.

Симбирский богач Твердышов, говорят старожилы, зашил собственноручно в подушку все свои бумажки и просил своего приказчика положить эту подушку в гроб ему, под голову. После смерти Твердышова, родственники умершего засадили приказчика в острог за скрытие денег. К приказчику во сне явился Святитель Николай Чудотворец и посоветовал ему объявить родственникам Твердышова, что деньги покойным зашитыв мертвую подушку и лежат с ним в гробу. С разрешения губернатора, в присутствии начальства и кладбищенского священника, могила Твердышова была разрыта, открыта гробовая доска, но деньги взять было нельзя, потому что вокруг головы мертвеца обвилась страшная змея и бросалась на всех, кто только близко подходил. Говорят, что священник будто бы проклял Твердышова, и он провалился в бездонную пропасть.

Один татарин зарыл клад навечно с таким приговором у себя на дворе: «Как стрела высоко улетит, так пусть клад в землю уйдет!» Так словно кто его на этом месте по голове ударил: он час без памяти лежал, а его согнуло в турий рог с того времени.

Один богатый брат, желая раз ночью подсмеяться над своим бедным братом башмачником, поднял на улице дохлую собаку и бросил ему в окно, да сказал: «На те, проклятый! Одолел ты меня, попрошайка!» А вышло, что дохлая-то собака в избе бедняка рассыпалась золотом. Бедный брат проснулся от звона; слышал братнину ругань, встал и, увидав груду золота, поблагодарил брата за помощь. С того времени он разбогател, а богатый брат обеднел, промотался весь.

Две хлебницы рыли по нaслуху, недалеко от Конной слободы, на валу. Когда эти хлебницы уж вырыли кинжал и пистолет, вдруг услыхали, что по горе, от храма Иоанна Предтечи пошел сильный гул. Было это около полудня, летом. Взглянули они по направлению гула и увидали тройку лихих коней, которая скакала во весь дух с горы и быстро, с треском и шумом выехала из Конной слободы на большую московскую дорогу. Тройкой правил красивый кучер средних лет, одетый в черную бархатную безрукавку, в бархатных штанах, в поярковой шляпе с красными лентами. С ним рядом на козлах сидел красавец-казачок, а в самой коляске — важный барин. Выехала тройка на дорогу, остановилась; барин слез с коляски, казачок спрыгнул с козел и пошел вдоль дороги вприсядку плясать; барин заложил руки назад, склонил голову и пошел впереди лошадей, а кучер шагом поехал за ним. Казачок так лихо, так чудно плясал, что хлебницы на него засмотрелись, да еще думали в это время и о том, как бы о себе не дать барину подозрения к тому, что они роют деньги, и чтоб он из любопытства их не спросил. Лишь тройка поравнялась с ними, они увидали, что из реки Свияги вылез страшного роста солдат, подошел к казачку, схватил его на руки и понес в омут, под водяную мельницу. Барин сел на лошадей; кучер ударил по всем по трем возжами, гаркнул на них, и с посвистом молодецким тройка полетела вдоль дороги столбовой, только пыль взвилась за нею столбом! Солдат дошел с казачком до омута, бросился туда и пропал. Это видение так испугало кладоискательниц, что они перестали рыть клад и почувствовали, что сердца у них замирают, руки и ноги дрожат; они отправились домой, однако яму завалили снова и рассудили так, что это им клад давался, да не сумели они его взять, подойти к нему с молитвой и дотронуться.
После этого нашли они одного начётчика-чернокнижника, который по черной книге им прочитал, чтоб они отправились этот клад рыть на Пасху, между заутреней и обедней, и взяли с собой по яичку, и кто бы с ними на валу ни встретился, тотчас же похристосовались. Они испекли себе по три яичка, окрасили их и положили в подоткнутые передники, чтоб им скорее можно было похристосоваться. Пришли на вал, начали рыть клад и, спустя короткое время, заступом стали задевать за чугунную доску. И пошел от Баратаевки гул, зык, рев такой, что земля под ним задрожала!.. Услыхали они страшный крик и видят — по валу идет к ним медведь — не медведь, человек — не человек, а сами не могут понять, что за чудовище. По одеже будто солдат! Глазищи — как плошки; так и прядают, как свечи; рот до ушей, нос кривой, как чекушка, ручищи — что твои грабли; рыло все на сторону скошено... Идет это чудовище, кривляется на разные манеры и ревет так, что земля стонет и гудит. Вот они встали рядом, оперлись на заступы, припасли яички и думают: «Только подойдет этот клад, мы ту же секунду с ним и похристосуемся». Чудовище медленно подошло, да как топнет, да рявкнет: «Вот я вас, шкуры барабанные! Так тут-то вы ребятишек зарывaте!» Поднял над ними престрашный кулачище; они испугались, бросились от него бежать что есть духу, а чудовище все топало да кричало: «Вот я вас, шкуры эдакие!» Бежали они до паперти храма Иоанна Предтечи; тут без памяти и упали. Их добрые люди отпрыскали водой и привели в чувство, думая, что с усердными христианами случился обморок в храме. Когда те опомнились, пришли домой, чернокнижник сказал им, что они уж больше не найдут этого клада, что он ушел в землю и что узнал он об этом по гулу, который раздавался по большой дороге.

От кладов мифических - к кладам реальным:

[quote="Еженедельник "Аргументы и Факты" № 42 19/10/2011"]
Где можно найти клад в Самарской области

Самарская земля, конечно, не остров сокровищ, но в её недрах зарыто много драгоценностей. Только с середины XIX века – времени, когда...
Сокровища в Самарской губернии находят не случайно: крестьяне и разбойники прятали кровное и награбленное у тогдашних хайвеев - крупных трактов, соединяющих города и страны. Вот только несколько находок, которые потрясли воображение историков и коллекционеров.

Жигулёвск, Яблоневый овраг
Тайник с золотоордынскими золотыми дирхемами найден у Яблоневого Оврага под Жигулёвском. Он небольшой, может быть, потому что в 13 -14 веках ещё был распространён обычай расплачиваться мехами. Шкурка куницы, стоила, к примеру, 2 дирхема.

Сызранский район, село Муранка
В конце XIX века симбирский любитель старины и археолог Владимир Поливанов узнал, что недалеко от села Муранка местные жители находят множество старинных вещей. В 1891 году здешний дворянин А. В. Тол­стой даже приобрёл здесь целый клад, состоявший из 442 монет. Он и установил, что все они были отчеканены в Золотой Орде в первой половине XIV века. Поливанов же произвёл масштабнейшие раскопки, о которых только может мечтать современная наука, и сделал всё, чтобы о сызранской истории узнал весь мир. Сюда был приглашён французский археолог барон де Бай, часть находок была передана в Эрмитаж. Среди предметов быта – посуды, игрушек, амулетов – было много украшений: серьги, кольца, браслеты, перстни, бусы металлические, стеклянные, сердоликовые, сделанные из горного хрусталя и раковин.

Жигулёвск, Муромский городок
1391 год. Тохтамыш подходил к Муромскому городку. Народ бежал, хватая из дома всё ценное. Спустя почти 600 лет, в 80-х годах прошлого века, житель Самары копал дачу под Жигулёвском, в 12 км от древнего городка. Под лопатой звякнуло. Золото! Долго хранил земляк свою находку дома. Лишь в 2007 году изящные браслеты, серьги и подвески оказались в самарском краеведческом музее. По уверениям экспертов, найденные в самарской земле средневековые украшения превосходят по исторической ценности ювелирную коллекцию той же эпохи, хранящуюся в национальном музее Татарстана.

Ставропольский район, село Валы
В начале тридцатых годов 20 столетия у села Валы сельские мужики распахивали поле. Выкорчевав попавшийся под плуг пень, нашли под корнями остатки бочки и много медных монет, вычеканенных в 1783 году. Местная власть за находку колхозников премировала, а участковому поручила отправить найденное в краеведческий музей. До Самары тот не доехал - раздарил медяки друзьям и знакомым. Родственник одного из них, оказавшийся нумизматом, будто бы схватился за сердце - один из самых значительных медных кладов России стоимостью в миллионы рублей роздан случайным людям! На самом деле в период от Екатерины II до Александра I чеканили крупновесовые монеты. Ломоносов, к примеру, вывез как-то свой гонорар на двух телегах. Монета в пять копеек была доступна купцам, крестьянам. Они их прятали в «заначки». Потому и черпают такие клады вёдрами. Стоимость монет в зависимости от чекана, монетного двора, от 300 до 1000 рублей за экземпляр. В самарском музее таких монет огромное количество.

Похвистнево
В 1991 году Сергей Морозов около своего дома на глубине 30 см он нашёл большой глиняный горшок с 5438 позеленевшими от времени медными монетами достоинством от одной до пяти копеек. Самая старая монета в пять копеек, 172? года чеканки. Её примечательная особенность - двойное, для грамотных и неграмотных, обозначение достоинства – словом и соответствующим количеством точек. Следующие по датировке – четыре монеты достоинством две копейки периода правления Елизаветы Петровны. На одной стороне монеты – в венке вензель императрицы Елизаветы Петровны: переплетённые в зеркальном отражении литера «Е» (Елизавета) с латинской литерой «P» (Петровна), – увенчанный Большой императорской короной; на другой – изображение змееборца-всадника. Вероятно, именно монетам этого типа обязаны своим происхождением выражения «копьё аль решето», позднее - «орёл или решка», связанные с игрой в «орлянку». Сложный симметричный вензель на этих монетах и был прозван «решетом».

Самара
Европейский квартал, губернский рынок В районе губернского рынка при строительстве рабочие наткнулись на подвальчик, где нашли ящик с французским вином. Долго снимали пробу, пока не появился прораб. Посмотрев на дату изготовления вина, он ахнул: напиток был разлит во времена Наполеона — на аукционе бутылки пошли бы за тысячи долларов. Оружие, фарфор, деньги, обнаруженные под Европейским кварталом во время его строительства шесть лет назад, до музея тоже не дошли – самарские коллекционеры оказались в нужное время в нужном месте.

Зубчаниновка

Четверть века назад жительница Зубчаниновки вырыла в огороде горшок, в нём 40 золотых монет царской чеканки. Если бы клад не конфисковали, она могла получить 11 тысяч рублей — цена автомобиля «Волга» в то время. Кстати, по ныне действующему законодательству клад стал бы собственностью удачливой землячки.

Царёв курган

В фондах музея имени Алабина хранится самый древний клад, относящийся к XX-XVII векам до н.э. Тайник с бронзовыми орудиями абашевцев был обнаружен на Царёвом кургане. Древний мастер закопал своё «сокровище» в надежде вернуться. Но сгинул то ли в плену, то ли от руки разбойника. А слесарно-столярный наборчик остался. Ещё один абашевский клад был найден в селе Утёвка. Богатый набор украшений из бронзы и меди. Кстати, учёные считают, что именно абашевцы в отличие от других народов, живущих в эту эпоху, как никто чувствовали и ценили красоту. Сосуды свои они украшали нарядным орнаментом из треугольников и ромбов, носили множество украшений: браслеты, перстни, серьги, височные кольца, разного рода бляшки. Знали и серебро, и золото. Именно тогда появились в нашей земле первые клады.

Впадение реки Усы в Волгу

Этот клад пока не найден. Донского атамана Степана Разина, десятки лет промышлявшего на Волге, Яике и в Персии, в 1671 году казнили в Москве. Его брат Фрол, испугавшись пыток, заявил, что выдаст «камеры хранения» награбленных сокровищ. Степан, услышав его, крикнул с эшафота: «Молчи, собака!» Казнь Фрола отложили. Почти пять лет он морочил голову царским чиновникам, разъезжая под конвоем по местам «боевой славы», в том числе и по нашей Самарской Луке. Но обнаружить точные места тайников разбойник не смог. Так что злодея опять вернули в столицу и всё-таки казнили. Но легенда о том, что суперклад всё-таки существует, осталась жить в веках. Многочисленные разинские клады запрятаны в курганах, пещерах, гротах по берегам Волги. Самые богатые - в Жигулёвских горах у впадения реки Усы в Волгу.

НАША СПРАВКА

Копать нельзя – уголовная ответственность.
«Перечень объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения»: г. Самара: стоянка, поселение, XIII-XIV вв. н.э.- Постников овраг, на левом берегу р. Волги; Богатовский район: Комплекс памятников I тыс. до н.э. у села Съезжее; Борский район: Курганная группа «Гвардейская» II тыс. до н. э.; XIV в. н. э.; Волжский район: Новинковская курганная группа 2-й пол. VII-VIII вв. у села Новинки, Комплекс памятников VI-VII вв. н.э. у села Шелехметь; Пестравский район: Поселение «Михайло-Овсянка-1», II тыс. до н. э; Похвистневский район: Поселение «Осиновые ямы», II тыс. до н. э. Сухореченское поселение, XIII-XIV вв. н. э; Приволжский район: Федоровское селище, II тыс; Ставропольский район: Городище «Муромский городок», 14 век, IV-VIII вв. н. э; Комплекс памятников южнее с. Кармалы. Городище «Лбище», III-IV вв. н. э; Шигонский район : Березовское поселение юго-восточнее д. Березовка XIII-XIV вв. н. э. На фото - украшения. Клад на Самарской Луке. Золото, зернь, пайка. Средневековье. Дирхем. Восточные Джучиды. 1333-1353 гг.[/quote]

И еще один потенциально реальный клад - "золото Колчака":

http://www.kp.ru/ писал(а):- Во время становления советской власти в Поволжье, - рассказывает краевед, - Самара несколько раз переходила из рук в руки красных и белых. В это время в Казани был собран весь золотой запас бывшей Российской империи. А после того как 6 августа 1918 года Казань взяли белые под командованием Каппеля, золото вернулось в Самару. С 18 по 20 августа «золотые» пароходы один за другим швартовались у самарской пристани.
Интересно, что о ящиках и мешках с бесценным грузом толком никто не заботился. Около суток они валялись на берегу Волги под охраной единственного солдата!
- Сколько тогда золота «прилипло» к рукам любителей халявы, неизвестно, - продолжает Валерий Ерофеев. - По документам, в начале октября 1918 года белые, отступая к Уралу, недосчитались одной восьмой богатств, которые вывезли из Казани. Значит, около 10 тонн золота «осело» в Самаре! И даже если в голодном 1921 году большинство ценностей самарцы обменяли на хлеб, это означает, что по крайней мере десятки, если не сотни, пудов драгоценностей, замурованных в фундаменты и подвальные стены старинных самарских особняков, все еще ждут своих владельцев.



Этот бесценный документ напечатан на папиросной бумаге.
Фото: Елена ГЕНИНА.

В течение ХХ века при сносе старых зданий в Самаре, Сызрани и Кинеле не раз находили клады, спрятанные здесь в течение 20-х - 30-х годов. Так что у нас можно найти еще много разворованного в 1918 году золота, которое жители старых кварталов Самары схоронили до лучших времен.

От кладов - к складам.

От складов к ЛАДАМ http://samara.lada.ru/cssd/models.php

Отрубленная голова

Из Персии привез с собою на Волгу Разин много всякого добра: тканей золоченых и бархатных, сукон заморских, одежды всякой, оружия огнестрельного, и особенно он много привез злата-серебра.
Не хотел Степан Разин взять себе добычу — злато и серебро, а думал разделить между бедными людьми, своими товарищами.
Степан Разин громко говорил:
— Кому нужно золото? Кто будет золотом владеть?
Но все молчали, как вдруг сын Степана Разина, здесь стоящий, сказал:
— Мне нужно золото! Я хочу золотом владеть! Не думал Разин услышать от своего сына такие дерзкие речи. Только покосился в его сторону Разин и, не долго думая, взял из ножен саблю и отрубил ею голову своему сыну за эти слова его.
— Вот тебе золото! Возьми его и ступай с ним на самое дно Волги-матушки.
И приказал Степан Разин лодку с золотом затопить и погрузить на самое дно, а туда на золото положить отрубленную голову своего сына.

Потайное подземелье

Никто не знает, что хранится под Волгой и в горах Жигулевских. А ведь непременно что-то есть. Сколько добра у купчишек было отнято! Сказывают, будто завладела этим добром Маринка - Гришки Отрепьева сожительница. Когда ее сослали в Ярос¬лавль, так она оттуда бежала в Астрахань, а потом укрылась на утесе Стеньки Разина. Волгари сильно невзлюбили Маринку. Однажды два бурлака ночью поднялись на утес, и тут в полночь сама перед ними раскрылась дверь в потайное подземелье. Один-то и говорит другому: «Что я ни стану делать, знай молчи, а то худо придется. Нам бы только образ спасителя вынести, тогда и добро все наше будет...».
Спустились они в подземелье. Большая горница. Каменный гроб, поперек три железных обруча. Кругом бочки с золотом, серебром, бриллиантами. А до Спаса далече.
Перед ним лампада теплится. И образ весь в золоте и бриллиантах. Перекрестились бурлаки. Тут заводила-то поднял кувалду да как трахнет по обручам. Отлетели обручи. Содрогнулся и подпрыгнул каменный гроб. Поднялась крышка, и тут встала перед ними Маринка, баба красы неописанной. «Что вам надо, ребятушки? - ласково заговорила. - Деньги, каменья, самоцветы? Берите, братцы, сколько душе угодно».
Ничего не ответил старшой сгреб железные прутья и давай ими хлестать раскрасавицу. Обливается она кровью, молит о пощаде, а он знай хлещет. Ну, тут второй-то и не выдержал: «Полно, брат, что с тобой? С ума ты, что ли, сошел? Она же и так все отдает...»
И только он это сказал - завыл ветер, сверкнул огонь, засмеялась радостно Маринка, и нечистая сила выбросила бурлаков на вершину утеса. Очухались они, ползают, ищут дверь в подземелье, а уже все пропало. Три года со страху не говорили. А пришли в разум, пробормотали: «Вот она, жалость-то, как нас губит!».



Пещера

Давно уже это было, лет сорок назад. Есть у нас на селе столетний старик, Лапоть прозывается. Промышлял он больше охотой и пошел в лес за дичью да и заблудился. Никогда с ним допрежь такой беды не случалось идет туда, идет сюда, а лесу и конца-краю нет. Три дня бродит; харчи все вышли, да и пороху не стало; сутки уже без хлеба, а дороги все не найдет. На четвертый день к ночи видит он: стоит гора, а в горе пещера с широкими воротами. Возле ворот большой камень. Упал старик на этот камень и заснул — шибко, значит, умаючись был. Много ли, мало ли спал, только проснулся он к ночи, протер глаза, осмотрелся и пошел в пещеру — нет ли тут какой ни на есть живой души. Только видит: стоят бочки, много их стоит везде, куда ни глянешь. Походил он промеж них, покликал, нет никого. Подошел он к одной бочке, открыл и обмер: бочка полна золота. Он к другой, третьей — везде золото. Только отошел от него маленько страх-то, он думает: «Наберу я себе этого золота и пойду».
Стал он, этта, набирать себе золота и в картуз, и в карманы, и в полы, только вдруг кто-то хвать его за плечи. «Стой, — говорит, — старина. Зачем мое золото берешь?» Лапоть содрогнулся сотворил трижды крестное знамение, глядит: стоит перед ним седой-преседой старик, борода по пояс белая, стоит и креста не боится. «Не пугайся, — говорит, — меня, не трону: я Стенька Разин. Берегу, брат, я это золото про православных христиан и разделю им его, когда наступит время. Возьми себе сколько нужно, а остальное поклади опять в бочку: будет на твой век и малого». Поклал Лапоть в бочку золото, оставил себе всего две пригоршни, поклонился старику в ноги и пошел. «Укажи, — говорит, дорогу, куда мне идти». — «Иди, — говорит Стенька, — вот в эту сторону, а дорогу сам найди: указывать не буду. Как придешь домой, расскажи, что видел и слышал... Хотели меня бояре московские казнить, да не пришлось им. С той норы живу я здесь, проклятый православной церковью».
Два дня шел Лапоть лесом, вышел наконец в поле, а там и до дому недалеко. С той поры живет он себе с достатком. Много было охотников добраться до пещеры; много их ходило, много их искало, только никто не нашел.

Династия купцов Сурошниковых: факты и легенды

Купеческая фамилия Сурошниковых была широко известна в Самаре во второй половине XIX – нач. XX в. в. На спекуляциях на рынке зерна и сельскохозяйственных земель Сурошниковы сколотили миллионные состояния, держали в Самаре и губернии дорогие магазины и промышленные предприятия, входили в пул ведущих домовладельцев нашего края, отстроили поразительные по красоте особняки и доходные дома, которые до сих пор приводят в восторг как жителей, так и гостей города. Вместе с тем, нужно отметить, что научных исследований и достойной периодики по истории этой купеческой семьи просто нет.


Стоял суровый 1923 год. Личный особняк самарского купца Василия Михайловича Сурошникова на углу Казанской и Воскресенской (ныне Алексея Толстого, 41 / Пионерская, 22) уже четыре года обходился без хозяина. Василий Михайлович эмигрировал за границу, а в его доме сначала расположился «Пролеткульт», а в 1922 году здание заняли самые разнообразные советские учреждения, и облепили, как грибы, удивительные вывески: «Губнароб», «Губполитпросвет», «Губпрофобр», «Совнацмен», «Губметбюро». Днем здесь кипела работа нового рабоче-крестьянского чиновничества, а вот ночью творилось что-то необычное. Жители окрестных домов часто просыпались от подозрительных шорохов и непонятных звуков. В конце концов, разобрались, что кто-то ночью залазает во двор дома Сурошникова. Лазает, ну и пусть себе лазает. Время-то лихое. Примерно в это же время начали ремонтировать трубы во дворе особняка. Рабочие стали копать, и нашли ведро с золотыми империалами. Тут явился какой-то мужичок, видимо который и лазал во двор, и заявил, что это ведро его. Он якобы работал у Василия Михайловича Сурошникова конюхом, а хозяин его любил. Вот и дарил по империалу к случаю. Мужичку, конечно, не поверили. И вместе с кладом отправили в ОГПУ.

Начало династии

Далекие предки семьи Сурошниковых поселились в Самаре еще в середине XVIII века. В семье купцов существовало предание о происхождении их фамилии: «купец Незнамов построил дом на окраине Самары, в месте, где всё было покрыто травой – сурошкой. По названию этой травы местные жители и стали называть купцов». Хотя по другим источникам, в том числе, согласно этимологическому словарю Макса Фасмера, сурошка – это сырая, низменная лесистая местность. Последнее определение более всего подходит к основателям фамилии – Василию и Степану Сурошниковым, которые, по документам землемера, владели большими угодьями почти за городом, в районе современного Ульяновского спуска. Это место современники называли «Дуброва». В этой лесистой местности, например, любили охотиться ссыльные декабристы братья Беляевы, будущие управляющие пароходного общества «Кавказ и Меркурий».

О Степане Сурошникове неизвестно ничего, а вот Василий вырастил двух сыновей – Дмитрия (умер, будучи купцом, от чахотки) и Михаила. Последний уже к тридцати годам стал заметной фигурой среди городского купечества.



Купец М. В. Сурошников. Фотограф К. Фишер

В 1864 году Михаил Васильевич Сурошников (1827 – 1892) стал купцом второй гильдии и был избран в первую Самарскую городскую думу в 1871 году. В августе 1877 года М. В. Сурошников получил личную благодарность от Александра II за пожертвования на нужды раненых воинов при форсировании Дуная во время русско-турецкой войны. В 1875 году он был избран самарским купеческим старостой с окладом в 300 рублей серебром. Активно участвовал в постройке железной дороги и, в частности, самого большого тогда в Европе железнодорожного моста Александра II в районе современного города Октябрьска. Помимо этого им была предложена идея постройки ветки железной дороги от станции Самара по берегу реки Самарки до волжских пристань, которая и была открыта 5 сентября 1888 года.

В начале 1870-х г. г. по проекту самарского архитектора М. С. Муратова Михаил Васильевич отстроил на своей городской усадьбе три особняка по Вознесенской улице (ныне угол ул. Степана Разина и Венцека), два из которых, существуют и по сей день. Архитектор Муратов жил рядом – в доме Кубышкина на Хлебной площади, потому дневал и ночевал на строительстве купеческих домов.



Три дома в городской усадьбе Сурошниковых на углу нынешних улиц
Венцека и Ст. Разина. Два из этих домов сохранились и по сей день



У Михаила Сурошникова от его любимой супруги Прасковьи Михеевны (урожденной Шихобаловой) было четверо сыновей – Александр, Константин, Алексей, Василий и две дочери – Анна и Аксинья. После смерти Михаила Васильевича Сурошникова городская усадьба на Вознесенской перешла к старшему сыну Александру.





А. М. Сурошников

Александр Михайлович Сурошников (1855 – 1923) был купцом второй гильдии, членом городской Думы, владел доходными домами на улице Ново-Соборной (ныне Молодогвардейская, 92) и на Сокольничьей (ныне Ленинская, 110). На Ново-Соборной Александр Михайлович открыл мануфактурный магазин (по продаже тканей и галантерейных товаров). В советское время здесь находился известный комиссионный магазин. Помимо этого имел ещё 2 магазина, 2 хлебных амбара в Засамарской слободе, гостиницу на Дворянской, а также 153 десятины земли в Самарском уезде в личном пользовании и совместно с братьями Константином и Алексеем 5 391 десятину в Бугурусланском уезде (к 1917 году братья увеличили площадь своей земли в четыре раза).

А. М. Сурошников активно играл на хлебной бирже, участвовал в махинациях с закладными и векселями. В 1906 году стал вторым в Самаре автовладельцем, купив автомобиль «Опель». Открыл первую контору такси в городе. Александр Михайлович имел девять детей. Наиболее известен сын Михаил, который учился в Самарском реальном училище вместе с А. Н. Толстым. Будущий писатель часто бывал в гостях в городской усадьбе Сурошниковых на Вознесенской. И всё, казалось бы, в семье у Александра Михайловича должно было быть хорошо. Но начало XX века приносит А. М. Сурошникову одну смерть за другой родных и дорогих ему людей. Сначала, по данным краеведа Всеволода Арнольда, на основе которых составлялись описи некоторых документов фотофонда областного архива, в 1907 году на охоте в районе поселка Новый Оренбург (ныне пос. им. Шмидта) погиб сын Миша от пули случайно разрядившегося ружья. Выстрел был настолько ужасным, что Михаилу разнесло всю голову. Хоронили в закрытом гробу.

Маленький Михаил Александрович Сурошников в грузинском костюме и церковь
во имя Архистратига Михаила, воздвигнутая на месте его трагической гибели

В 1908 году для жителей поселка Новый Оренбург на месте гибели Михаила братьями Сурошниковыми был построена деревянная на каменном фундаменте церковь, освященная во имя Архистратига Божия Михаила.

Позже от осложнений после тифа скончался сын Костя, который только что поступил на медицинский факультет Московского университета и был, по словам дяди Василия, «просто умницей». В 1920 году в Москве умерла жена, которую А. М. Сурошников возил на прием к известным врачам. Три года в печали Александр Михайлович пропадал в Москве. Что он там делал, нам неизвестно. В 1923 году Сурошников вернулся в Самару к дочерям и сразу же скончался. Известно, что внуки Александра Михайловича участвовали в боях за Одессу во время Великой Отечественной войны.



Во дворе городской усадьбы Сурошниковых на Вознесенской (ул. Степана Разина)

Константин Михайлович Сурошников (1862 – 1927) также являлся купцом второй гильдии и членом городской Думы. Имел особняк по Вознесенской, 15. На первом этаже на улице Дворянской, 93 близ памятника Александру II Константин Михайлович имел магазин обуви и дорожных вещей. Магазин в связи с открытием железной дороги начал приносить хороший доход.


Алексей Михайлович Сурошников (1865 – 1941) был купцом второй гильдии, но своего дела не имел. С 1907 года являлся гласным городской Думы. Жил на улице Саратовской, 71 (ныне улица Фрунзе) в Самаре до 1941 года. Его сыновья Виктор и Михаил жили в Ленинграде.

Все три брата хоть и не являлись октябристами, но активно участвовали в жизни этой буржуазной партии. Например, именно Александр и Константин помогали новой самарской газете октябристов «Голос Самары». Конечно, не безвозмездно. Уже в первых номерах издания мы находим рекламу только их магазинов и на первой полосе, а каждое дорожно-транспортное происшествие с участием автомобиля «Опель» А. М. Сурошникова в этой газете подозрительно трактовалось в его пользу.

Из наиболее заметных дел Александра, Константина и Алексея Сурошниковых в городской Думе мы можем назвать их работу по лоббированию вопроса расширения бухты реки Самары, а также активную поддержку организации общественных работ на реке Самаре для неимущих переселенцев из села в город. Константин Михайлович даже собственным примером заставил обратить внимание на проблему необустроенности набережной этой реки. Близ его дома на Вознесенской, 15, при спуске к реке, по словам газеты «Голос Самары», в 1906 году образовалась «настоящая свалка длиной по берегу примерно на версту». За месяц эта свалка была ликвидирована на личные деньги К. М. Сурошникова. А место по Вознесенскому спуску долгое время называлось в народе – «Сурошников бережок».

И все-таки самым знаменитым из братьев был Василий Михайлович Сурошников – фигура чрезвычайно интересная и далеко неоднозначная.

Утром 1 апреля 1863 года у четы Сурошниковых родился сын – Василий.
Василий Михайлович Сурошников (1863 – 1923) окончить гимназию так и не смог. Настоящим и единственным его учителем всегда был старший товарищ и кумир купец А. Н. Шихобалов, на дочери которого он позже и женился.

В. М. Сурошников стал купцом второй, затем и первой гильдии, потомственным почетным гражданином Самары с 1903 года, коммерции советником. Избирался гласным Самарской городской думы, являлся членом учетного комитета Волжско-Камского коммерческого банка. После 1905 года вошел в губернский комитет партии октябристов и активно участвовал совместно с Сергеем Несторовичем Постниковым (сыном организатора первого кумысолечебного курорта) в редактировании газеты октябристов «Голос Самары». С 1910 года член Самарского общества взаимного кредита. Член совета и один из основателей Самарского купеческого банка. Василий Михайлович был членом Самарского управления Российского отделения Красного креста, директором детского приюта для бездомных.

В 1916 году по ходатайству Красного креста В. Сурошникову пожаловали чин статского советника. Неоднократно купец вносил пожертвования для нуждающихся учеников начальных классов школ города, в 1909 году совместно с А. Субботиным и Е. Зубчаниновым создал общество вспоможения учащимся Самарского реального училища, а в 1911 году учредил стипендию своего имени.

Помимо махинаций на рынке зерна В. М. Сурошников держал два завода (салотопенный и мыловаренный), пекарни, кузницы, лавки, паровые и водяные мельницы, две сотни десятин земли. Управляющим своим хозяйством Василий Михайлович сделал своего родного брата Алексея, который своего личного дела не имел. В начале XX века Сурошников оборудовал собственную частную электростанцию с 15 рабочими. К началу Первой мировой войны был директором торгово-промышленного товарищества Н. Е. Башкирова (мукомольные мельницы, пароходство, торговля).

В 1914 году на земле своего тестя А. Н. Шихобалова возле с. Ундоры (ныне Ульяновская область) Василий Сурошников обратил внимание на источник минеральных вод, давно использовавшийся местными жителями и поднял вопрос об открытии курорта. Но поддержки не получил и использовал эту воду для нужд собственного крахмального завода. Курорт был открыт только в советское время. Сегодня всем известна минеральная вода «Волжанка» из Ундоровского источника.

По прошению жителей Острожной (Ильинской, Красноармейской) площади А. Н. Шихобаловым была заложена Ильинская церковь. Руководил строительством В. М. Сурошников, который позже являлся почетным старостой этой церкви. На средства В. М. Сурошникова (по духовному завещанию его тестя А. Н. Шихобалова) были созданы иконостасы для Никольского храма мужского монастыря в Самаре. В 1912 году на средства Сурошникова в Москве была издана книга «Антон Николаевич Шихобалов. Его жизнь, просветительные и благотворительные учреждения его имени».

К 1917 году В. М. Сурошников являлся крупнейшим домовладельцем Самары (16 доходных домов). Была надстроена гостиница «Националь» (в советское время «Центральная», а ныне отель «Азимут» на углу улиц Фрунзе и Ленинградской), купленная у банкрота Гудкова, который был большим «любителем прогресса» и разорился при установке лифтов фирмы «Отис» в этой гостинице. После надстройки здание стало самым высоким в городе. Сурошникову также принадлежали соседние дома – один по улице Фрунзе (арх. В. В. Тепфер) и два по улице Ленинградской. За высокую плату, который взимал Сурошников с постояльцев своих доходных домов, купца часто критиковали в местной печати (особенно в сатирическом журнале «Самарский горчишник»), где называли «пауком кровососущим, сосущим кровь из тела города». Василий Михайлович так разозлился на этот сатирический журнал, что отказал редакции в аренде помещений в одном из своих доходных домов и подал в суд на издателя.

Но стоит отметить, что некоторые доходные дома, и, правда, были дорогим удовольствием для их жителей. Сурошников пользовался тем, что наплыв населения в город с каждым годом увеличивался, приличных квартир и гостиниц не хватало, а потому без зазрения совести за съем квартир в своих домах требовал самую высокую плату. Да и вообще, судя по всему, к жителям доходных домов он относился с пренебрежением. Например, нам стал известен случай, когда в Самару с гастролями приехала московская труппа с комедией Никольского «Меблированная пыль». Сурошниковы были в восторге от постановки, угощали актеров и предоставили номера бесплатно. Что же это был за спектакль? В «Голосе Самары» мы находим восторженную рецензию друга Сурошниковых Сергея Постникова: «…в комедии высмеиваются жильцы доходных домов, мелкотравчатый люд – приказчики, мелкие комиссионеры, продавщицы, барышни, бегающие с папкой «мюзик» и бегающие просто так… это спектакль о грошовых приключениях, начинающихся в номерах и заканчивающихся в зале уголовных заседаний…». Думаем, что «романтик меблированных джунглей» О. Генри, наверное, рыдал бы, глядя на такое действо.

Сначала до 1913 - 1914 годов В. М. Сурошников жил на углу Панской и Садовой в собственном доме (после переезда на Казанскую использовался как доходный). Новый особняк Василия Сурошникова находился на пересечении Казанской и Воскресенской (Ал. Толстого, 41 / Пионерская, 22). Этот дом был куплен Сурошниковым у дворянки А. Б. Шелашниковой. Старуха Шелашникова жила в своем имении в Исаклах и занималась производством своего знаменитого подсолнечного масла. В Самаре практически не бывала, называя город то Вавилоном, то «сатанинским змеевником». После покупки Сурошниковым дома, в период с 1907 по 1913 г. г. он был перестроен по проекту самарского архитектора А. А. Щербачева (по ряду данных с участием великого архитектора эпохи модерна Ф. О. Шехтеля). Самарский исследователь А. Арутюнов отмечает: «в ГНИМА им. Щусева среди фотографий с чертежей Федора Осиповича Шехтеля были обнаружены изображения фасадов особняка Сурошникова, выполненные Шехтелем в 1909 году». Авторство Шехтеля активно отстаивалось и внучатой племянницей купца Василия Сурошникова Марией Киселевой. В любом случае, нам совершенно очевидно, что в проекте особняка Сурошникова на улице Пионерской, 22 видна рука архитектора Шехтеля. Видимо, изначальный проект Шехтеля был позже переработан Щербачевым.

При реконструкции дома, проведенной по Шехтелю-Щербачеву, зданию было дано новое модерновое звучание с элементами строгого «северного» модерна, а также был надстроен третий этаж в виде башни, пристроены гараж, каменная оранжерея с серией фонтанов, подведено электричество, водопровод, канализация, центральное отопление, телефонная линия, а также по удивительному свидетельству Н. Ф. Ирхиной, был проложен длинный подземный ход, соединявший подвалы здания с берегом Волги.
Стены дома украшены голубоватой плиткой «кабанчик», барельефами с изображением бога Меркурия в шлеме и пшеничными колосьями. Внутри здания мы находим множество каминов и их имитаций, стены залов украшены богатой лепниной. Ныне личный особняк Василия Сурошникова является одним из корпусов Самарского военно-медицинского института и является памятником культурного наследия федерального значения.

Петербургский исследователь А. Роденков, любезно предоставивший нам фотографии фрагментов интерьера особняка Сурошникова, обнаружил на одном из изразцов декоративного камина клеймо английской компании «Дультон» («Doulton»), заметив, что печей и каминов с клеймом этой компании он в России пока более нигде не встречал.

Керамические плитка, изразцы и сантехника в период с 1900 по 1917 годы – это те товары, на которые спрос рос гораздо быстрее, чем предложение. В этот период в Самаре было модно покрывать камины дорогой зарубежной керамической плиткой или изразцами, а сантехника повышалась в цене в связи со строительством канализации в городе. По долгу службы в Волжско-Камском банке В. М. Сурошников часто бывал в Европе, в частности в Берлине и Лондоне. Здесь, видимо, он и обратил внимание на превосходную керамику английских фабрик «Дультон», которую мы и видим в его особняке, а также на белоснежную немецкую плитку, которой были украшены хоры и полы трапезной, в построенном им Ильинском храме. Интерес к зарубежным строительным материалам и технологиям был огромен. В Самаре, например, были поражены красотой витражей берлинского мастера и художника Луи фон Иесселя, который специально для Ильинской церкви по заказу Сурошникова выполнил витражные вставки в алтарь с изображением «парящего Иисуса во славе с ангелами». Заметьте, что витражи были заказаны в Берлине, а не в одной из многочисленных витражных мастерских Санкт-Петербурга.

Последней постройкой В. М. Сурошникова можно считать каменный храм Рождества Пресвятой Богородицы на месте деревянной церкви во имя Архистратига Михаила в поселке имени Шмидта. 13 ноября 1915 г. новый храм был освящен во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Освящение произвел экзарх Грузии архиепископ Питирим, прибывший накануне в Самару, в сослужении с Михаилом, епископом Самарским и Ставропольским. Один из пределов был освящен во имя Архистратига Михаила, другой во имя Василия Исповедника.

Нынешний военный санаторий «Волга» на седьмой просеке (санаторий «Барбашина поляна», позже санаторий «ПриВО») занимает территорию нескольких старых купеческих дач. По некоторым данным один из центральных корпусов санатория был перестроен в 1934 году из здания бывшей дачи Василия Сурошникова (хотя истина в данном вопросе так и не установлена).

В период с 1906 по 1914 годы Сурошниковы по одному начинают переходить из купеческого звания в мещанское, теряя право на гильдейское свидетельство (купеческий паспорт). По крайней мере, уже в 1906 году В. М. Сурошников просит указывать себя в списках выборщиков в Государственную Думу без принадлежности к купеческому сословию и не иначе как «потомственный почетный гражданин города, гласный городской Думы».

В 1914 году в списках купеческого общества Сурошниковы уже не упоминаются. Такое изменение статуса, по нашему мнению, продиктовано двумя основными причинами. Во-первых, участвуя в купеческом обществе, необходимо было полностью показывать все свои движимые и недвижимые активы. Сурошниковы же от этого устали. Сатирические заметки и фельетоны с упоминанием их фамилий начали быть им в тягость. «Сурошников» в тот период стало синонимом человека очень богатого, но хитрого и с некоторыми чертами скупердяйства. Журналисты упоминали купцов при любом удобном случае. Например, читаем в сатирическом журнале за 1912 год: «Чем заняты наши избиратели в канун выборов в третью Госдуму? …В. М. Сурошников подсчитывает барыши от своих грандиозных построек, в особенности от электростанции… А. М. Сурошников купил новый чемодан у брата Кости для поездки на нижегородскую ярмарку. Надеется на скупку дешевого ситца…». А уж сколько разговоров было после того, как В. М. Сурошников застраховал свою жизнь на 100 000 рублей!

Василий Михайлович даже отказался от ведения дела в гостинице «Националь», оставив в своем распоряжении лишь права собственности на здание. По сведениям А. Серебряковой, гостиницей «Националь» с 1914 по 1918 годы владел Семен Артемьевич Кошелев.

Во-вторых, в начале XX века отношение к купечеству уже не приносит ощутимых выгод и принадлежность к той или иной гильдии не имеет определяющего значения. Бурное развитие капитализма стирает грани между сословиями и сословными группами.

Получив чин статского советника в 1916 году, Сурошников рассчитывал на должность вице-губернатора, но грянула революция. В апреле 1918 года все дома Сурошникова были национализированы, а сам он ненадолго попал в тюрьму с требованием от ревкома выкупа на сумму 150 000 рублей. По сведениям Е. А. Бажанова Василий Сурошников умер в 1924 году в Югославии, куда совершал паломничество по святым местам. По другой более правдоподобной версии (приведенной советским краеведом В. Арнольдом) он оказался в 1919 году в Шанхае. В 1922 году хотел вернуться в Самару и получил разрешение на возвращение, но по дороге заболел и умер в 1923 году. Есть и еще одна версия последних дней В. М. Сурошникова, приведенная К. С. Кошелевой (дочерью владельца гостиницы «Националь» в 1914 - 1918 г. г.). По ее сообщению Василий Михайлович с женой бежали в Харбин и умерли в богадельне.

Потомки В. М. Сурошникова живут в России (Москве, Петербурге, Самаре), США и Италии. Во второй половине 90-х г. г. XX века зарубежные Сурошниковы приезжали в Самару. Но что они могли здесь услышать или увидеть?

Имя их знаменитых предков предано забвению. Дом Василия Сурошникова находится под угрозой разрушения и окружен точечной застройкой, а интерьеры здания сохраняются лишь благодаря бережному отношению Самарского военно-медицинского института к этому сокровищу самарской архитектуры.

Сабля Степана Разина.

"Взял Степан Разин Самарскую крепость, потопил в Волге всех бояр да начальных людей и стал на радостях бражничать.
Вдруг видит он: тащит есаул Черноус пленную боярышню. На ней зеленая распашница травушкой-муравушкой переливается, по подолу лисий мех стелется, рукава рубахи шелковой алеют ярче утренней зорьки, и по ним жемчуга пущены. Но краше всего сама девица-боярышня: глазок карий, коса до пят, грудь лебединая.
— Эй, есаул! — окликнул Разин. — Где словил такую красу ненаглядную? Куда ведешь? Уж не мне ли в услужение?
— Нет, не тебе, батька атаман. Самому пришлась по сердцу.
— Ой, отступись, есаул! Отдай красу-девицу!
Да горд, неотступчив был есаул Черноус — недаром богатого купеческого рода.
— Лучше, — говорит, — убей меня, батька, только живым не разлучай с лебедушкой.
Призадумался Степан Разин, потом как тряхнет черными с проседью кудрями.
— Врешь! Никогда не будет баба промеж вольных казаков распрю чинить!
Выхватил он из-за серебряной запояски кривую саблю и отсек лебедушке голову.
— Вот, — смеется, — и спору конец!.. Али ты не согласный?
Ничего не ответил есаул Черноус, лишь взглянул исподлобья на веселого батьку атамана и отошел, унося в сердце злобу на него.
Еще три дня и три ночи бражничал Степан Разин — без роздыха, во всю сласть души веселился-буянил после долгих ратных дел, а на четвертый день сказал ему брат Фролка:
— Синбирск надо воевать немешкотно, не то в вине и разгуляях все холопьи вольности потопим. Вмиг протрезвел атаман.
— Твоя правда, брателко! Снаряжай струги! Днем отплыли вверх двести стругов — черных, в смоле вываренных. Непогодилось по-осеннему: дождь да ветер верховой, волна волжская мутная, с прискоком.
Лежал Разин в шатре на бархатных подушках с кистями, говорил своему песеннику и бахарю:
— Потренькай, дед, на домре, спой что-нибудь утешное, а то неможется мне что-то. Отвадил я от себя есаула Черноуса. Негоже такая разладица перед боем.
А бахарь тот был вещун-всесилец, он и вымолвил слово советливое:
— Черноус, по моей замете, корыстник и злонравец, при беде первый отступник, и ты, атаманушко, не печалься о нем. Лучше приставь к нему казака надежного, чтоб посек его при злом умысле. А печалиться тебе, сокол, от другой порухи: ржа едучая притупила твою саблю вострую.
И верно: не блестит больше сабля, поржавела. «С чего бы такая напасть? — думает-гадает Степан Тимофеевич. — Али кровь невинная, девичья запеклась, али Черноус ржу напустил?..»
Брат Фролка и грозный есаул Чикмаз мигом кинулись к атаманской сабле и начали брусками сдирать ржавчину. Да не тут-то было! Не идет ржа на убыль — нарастает как мох на дереве. И помрачнел Степан Разин, сдвинул на глаза красную бархатную шапку: ох, не к добру, не к добру такое лихо!
Тем часом бахарь, за борт перевесившись, зраком своим пронзительным кипень-воду буравил, потом же сказал вещие слова:
— Пошто кручиниться, атаманушко? У энтого самого прохожего места, по прозванью «Яблочный квас», лежит на речном дне песок белый, чистый, студеный. Он всякую ржу изничтожит, только достать его трудно.
Глянул Разин на своих есаулов — ну-ка, кто горазд? — и каждый, подбоченясь, наперед вышел: молодец к молодцу! И стали они в кипень-воду отважно кидаться, но никто со дна не зачерпнул хоть горстку песка.
Тут наступил черед Черноусу. «Что-то больно страшливо косится на меня батька, — рассудил есаул. — Надо перед ним выслужиться!» Взобрался он повыше на мачту и рухнул вниз камнем. Сквозь всю воду прошел, темячком в дно ткнулся, двумя горстями черпанул песок — с ним и вынырнул к атаманскому стругу.
Как взял Степан Разин тот песок белый, чистый, студеный, как провел им по лезвию — ясным зеркальцем блеснула сабля и снова завострилась. Тут на радостях обнял атаман своего удалого есаула, а на бахаря взглянул с укором: дескать, напраслину ты возводил на Черноуса, за меня он в огонь и воду идет! Начало вечереть, но ветер-верховец не утихал — все больше ярился. Паруса полотняные и рогожные давно были свернуты — казаки веслами выгребали с натугой, да скоро вконец уморились. Разин приказал учалить всем стругам в устье Усы, близ Молодецкого кургана. Сам на берегу раскинул шатер из парусов — чтоб не сдуло. Бахарь затеплил свечи, взятые из самарской церкви, а прислужные казаки коврами шемахскими устлали сырую землю. Возлег на них атаман, подперев голову рукой с жуковиной — золотым чеканным перстнем, задумался под свист осеннего ветра.
— Об чем размысливаешь? — пытает бахарь.
— А вот думно мне, идем мы Синбирск воевать без подгляда. Больно расхрабрились после Самары-города. А в бою повтора не бывает. Надо быть осторожливым да увертливым. Сломя голову на стену крепостную не залезешь. Али не верно гуторю?
— Верно, верно,—кивнул бахарь мудрой шишковатой головой. — Надо подглядчиков-казаков втай посылать к Синбирску.
Снова призадумался атаман; и снова пытает бахарь:
— Теперь об чем твоя думка?
— А вот об чем. Кабы виден был Синбирск с Молодецкого кургана — считай: полдела сделано. Наказал бы я подглядчикам один овин зажечь, коли мало в городе войска царского. Два зажгли бы — вмиг смекнул: войска там ни мало ни много, да народ беспортошный готов врата крепостные открыть и хлебом с солью приветить. Ну, а ежели три овина запалят мои подглядчики — значит, стрельцов и пушкарей преизбыток, и не след нам с ходу замятию заваривать, а надобно выхитрятъся.
Заулыбался бахарь:
— Так знай, атаманушко! Даст Бог, утихнет к утру верховая погода — увидишь с кургана Синбирск, а там и подглядчиков посылай. Недаром зовется курган Молодецким: за сотню верст и боле с него видно. Послужит он нашему делу мужичьему, правому! Будут еще бояре кусочничать по вольным градам и весям! За слова складные обнял Разин седого бахаря и, век не смежая, стал дожидаться светлыни... Утречко выдалось тихое румяное, с солнышком улыбчивым. Вскочил недреманый атаман Разин, кликнул есаулов на воинский совет: так и так, мол, други милые, начальнички удалые, идем на курган Синбирск смотреть, на горе и шатры раскинем и станем добрых вестей дожидаться от подглядчиков.
— А кого, брателко, в подгляд пошлешь? — спросил Фролка Разина.
— Да Черноуса, кого ж еще!
— И то ладно, — кивнули враз есаулы. — Коль песок со дна достал, так и любую весть-надобу раздобудет.
Один бахарь шепчет Разину, чтоб он Черноуса не слал в подгляд, да атаману не до разговоров. Наказал он казакам сходни дубовые срубить, сам за топор взялся и машет им не хуже сабли... Часу не прошло— триста ступенек легло ввысь, от подгорья до голого шихана. И как взошел по ним Разин в своих сафьяновых сапогах с подковами да как глянул с поднебесной выси в даль синбирскую, чужеродную— вмиг узрел боярский город. Белел он церквушками с горы, будто уселись там чайки-мартыны; на просторе радошном, солнечном Волга широким мечом блестела и подсекала снизу далекую гору, выносила ее, словно хлебный каравай в дар — только руки протяни!
— Ну, ступай с Богом, мой верный есаул, — прощался Разин с Черноусом. — Все спытай, что велено, и ночью запали огонь, а уж я смекну что к чему.
Ушел в подгляд Черноус и с ним два казака из его сотни. Степан же Тимофеевич, как шатер ему возвели на шихане, самолично в караульщики подрядился. Опять недреманый всю ночь провел, однако ничего не высмотрел. И говорит бахарю:
— Должно быть, не дошел еще Черноус али, может, в засаду встрял. Ну-ка, скажи, дед?..
А бахаря и след простыл. Только что безотлучно сидел у костра, кабанью сухожилину раздирал руками — и вдруг словно испарился заедино с дымком! Тогда кликнул растревоженный атаман есаулов и казаков, но никто не видал бахаря. Лишь Чикмаз, да и то спросонок, поведал, будто почудилось ему, как бахарь начал черным пером обрастать, а потом взвился с орлиным клекотом...
Наступила вторая ночь. Студеный ветер обхлестывал Молодецкий курган, и тучи, цепляя его зеленые кудри, проносились с воем и роняли крупные дождины, словно оплакивали каменного богатыря...
Вдруг полыхнуло из сутемок далеким пламенем. Вскочил недреманый Разин Степан и презычно, весело крикнул с шихана:
— Гей, казаки, моя удалая сарынь! Есаул Черноус добрый знак подал — один овин запалил. Айда без промешки Синбирск воевать! Побьем воевод, царевых захребетников, а там к самому государю-кровососу в Москву припожалуем, суд над ним принародно учиним!
Живо спроворились разницы — и в уторопь, под весельные частые махи полетели струги по Волге, вперекор ветру и волне взъяристой, да так, что кормщики едва успевали воду захлестнутую выскребать черпаками.
Еще засветло при тумане учалили казаки под Синбирской горой, и думно всем было — втихую, без всякой заметы; но из овражной расщелины, глянь, будто снежный вихрь вырвался: то мчались на конях драгуны в белых шапках островерхих, в белых мундирах.
— Измена, батька! — гаркнул есаул Чикмаз. — Предал нас Черноус! В обрат тикаем!
Не дрогнул Степан Разин. Стоял он на кичке атаманского струга и, как увидел мешкотню среди казаков, приказал пушки выдвинуть и ухнуть по коннице... Затявкали пощенячьи маленькие чугунные пушчонки, а все ж взбодрили опешивших разинцев. Стрельнули они из пищалей, напустили на врага рои стрел — отбились кое-как.
— Ну, брателко, теперь в утек пора, — сказал весь израненный Фролка. — На горе-то, глянь, царских войск видимо-невидимо.
Сердито тряхнул поседелыми кудрями Степан Разин:
— Рано, брателко, сполох бить. Коли упятимся — запал ратный надолго пропадет, казаки до пупов чубы свесят. А надо нам заступ обходный делать и с севера Синбирск воевать: чай, не ждут нас оттуда.
Погрузились разницы на струги и, поднявшись до острова Чувинского, схлынули всей ратью на отложистый бережок да сотня за сотней, как волна за волной, накатили на старое городище, что пониже кремля залегло. И поднялась в царском войске сумять-заваруха. В страхе помчались воеводские ратники к кремлю, а впереди всех бежали немчины-командиры и сам воевода Иван Милославский. Однако немногие схоронились за рвом преглубоким, за стенами кремлевскими — нещадным боем били разницы супостатов и в грязь осеннюю их втаптывали,
Весь посад с торгами, с амбарами да острог близ речки Синбирки в одночасье захватили разницы, потом с ходу на венец полезли, на макушку горы, чтоб кремль взять, где засел Милославский с верными боярами и стрельцами. Но высоки крепостные стены, крепки наугольные башни, много затинных пушек, вросших в стены плотно, как сучки в бревна. И хоть лихо разбежались разницы со столбами подхватными, норовя пролом учинить, — устояла крепостца, а осадчиков полегла добрая сотня.
— Эй, Разя Степашка, костоглот, лихоимец! — завопил на радостях воевода Милославский со стены кремлевской. — Хочешь узреть, что с тобой, разбойником, будет вскорости?
Вывели бояре на самую высокую башню человека, обтесанного как бревнышко: ни рук у него, ни ступней, даже уши вырваны, нос расплющен, глаза выколоты, потом облили его варом, подпалили и сбросили вниз, будто головешку чадную. Разин повелел того несчастного доставить к нему в шатер, и два казака отважных исполнили атаманскую волю— на рогоже приволокли обгорелого страдальца. Наклонился над ним Разин и учуял слабое дыханье, тут же вином из яндовы облил, чтоб привести его в чувство, потом спросил:
— Кто ты будешь, добрый молодец?
И ответил мученик, лишенный подобия людского:
— То ж я, батька атаман, твой верный есаул Черноус.
— Как же ты в крепостце у Милославского очутился?
— А вот только я к Синбирску подошел с казаками своими, как налетел на нас орел — крылья вполнеба — и раскогтил мне грудь, глаза повыклевал. Тут я, батька атаман, лишился памяти, а опомнился в кремле, и там меня вымучивали поганые собаки бояре.
— Ну, прости меня, есаул, — сказал Разин. — Я думал, это ты обманный овин запалил и все мое воинство предал.
— Нет, ты прости меня, батька, — отвечал Черноус, — что волю твою не сполнил до конца.
Тут захрипело у него в растерзанной груди, и дух могучий вылетел из казацкого тела.
— Эй вы, боярские высмертки! — погрозился Степан Разин. — Отомщу я вам за есаула Черноуса!
Повелел он своим сотням по ночам готовиться к приступу кремля. Только, бывало, стемнеет, а разинцы уже таскают рогожные кули с землей — вал насыпают под крепостными стенами и земляные переходы от него тянут к кремлю, чтоб сподручнее было заскочить на стены. Торопятся разницы, и неспроста: дошла весть, что князь Барятинский ведет боярское войско. Заваливают они ров бревнами, хворостом, чем придется, лишь бы поскорей сладить настил вровень со стенами крепостцы и до прихода Барятинского синбирских бояр побить.
Днем и ночью под стрелами и пулями работали разницы, а все ж подогнали настил по наметке только и заскакивай на стену! Но стрельцы боярские горящей паклей подпалили хворост. Вскинулось столбами пламя и пошло по ветру прямо на разинцев.
За одной бедой другая припожаловала. Гонец-подглядчик привез недобрую весть: князь Барятинский встал с войском за рекой Свиягой, вот-вот сам, как огонь, перекинется на другой берег и на стык пойдет с воеводой Милославским.
«Что ж, тогда надобно упредить его, встречь выйти, замятию заварить», — смекнул Разин и немешкотно вывел к Свияге свои сбродные отряды — казаков донских, стрельцов переметных, калмыков, татар, чувашей, мордву, всякое разноязычье, кому воля мила и холопья доля постыла; а как сутемки наползли ранние, осенние, с туманом, с дождичком накрапистым, велел на плотах, на бударках переправляться через реку.
Едва сошла непроглядь туманная — началась сеча смертная. Впритык сдвинулись разницы с врагом, в дело у них пошли топоры и кистени, пики и рогатины: уж больно мало было пороха! Зато по ним из пищалей и пушек палили немчины-иноземцы и боярские сынки, одолевали шаг за шагом. Но когда выпустил Разин горячих татар на злых степных конях — попятились царевы согласники, побежали. Тут и все пешие разинцы кинулись вдогон — да без огляда. Сбоку, из-за холмов, вдарили по ним засадные боярские пушки. Опешили разинцы — и наутек. Но сзади на них напал Милославский, выйдя из крепостцы. И началась у разинцев мешанина-сумятица....
Разин из шатра прочь да на коня, саблю заветную хвать из-за серебряной запояски. Грозой-молнией засверкала сталь над врагами: что ни удар, то голова с плеч.
— За волю, браты! — ревел, взъяриваясь, атаман. — Круши бояр налево, направо!
Опомнились разинцы, тоже взъярились — и ну молотить супостатов, как горох цепами. Одна шелуха от них посыпалась. Да вдруг качнулся Разин в седле: обе ноги враз прострелены, кровь из сафьяновых сапог родниками выхлестывает... Стиснул он зубы, собрал остатние силы, чтоб посечь ближнего драгуна, но потемнело в глазах атаманских, сам драгун, словчившись, ударил палашом по голове Разина.
— Браты, спасай атамана!— крикнул Фролка.— Без батьки всему делу погибель!
Подхватили есаулы Разина, поскакали к Волге, раны ему обмыли, перевязали, голову посеченную засыпали толченым сахаром.
Очнулся атаман на струге. Вокруг волны плещут, кочетки весельные поскрипывают. В сутемках горы Жигулевские прорезаются звериными хребтинами.
— Куда везете? — вопрошает утрозливо Степан Разин. — Али Синбирск взяли — и битве конец?
Молчат верные есаулы, клонят головы, будто повинные.
— Ой, чую, соколы, побили бояре наши вольности, и всему делу мужичьему кончина. Взошел месяц из-за высокой утесистой горы, светлынью залил Волгу.
— То никак, браты, Молодецкий курган, — пригляделся атаман,—А ну-ка, отнесите меня на верхотурье. Фролка — вперекор:
— Напраслину задумал, брателко. На Дон поспешать надо. Там отсидимся, пока голытьба не привалит сызнова.
— На Дону чую смерть, — сказал Степан Разин. — Иной атаман мое дело продолжит. Для него свою саблю упрячу на кургане.
Уложили есаулы своего недвижного батьку на ковер, взялись за кисти и понесли его по сходням на гору... Только поднялись на шихан — орел со злобным клекотом накинулся и черными крыльями свет луны затмил. Есаулы за пистоли ухватились, да и фитили отсырели, не зажигаются от кресала; они — за сабли, и опять незадача: лезвия вдруг ржавчиной обросли, как мохом, и притупились, будто заговоренные. А орел-то беснуется: то крыльями раздувает бурю, то когтями вцепится в есаульский кафтан и клок вырвет...
— Гей, брателко! — позвал Разин Фролку. — Дай-ка саблю мою!
Протянул Фролка саблю атаманскую, а на ней — тоже ржавчина. Тогда схватил Разин камень, и, как спустился орел пониже, ударил его в голову...
Беспромашный был удар! Рухнул орел на шихан, и — что за чудо! — начали с него, как листья с осеннего дерева, опадать перья. Глянь, это уже не орел, а сам бахарь лежит, только на нем ферязь боярская, голубая, бархатная, и поверх ферязи колонтарь железный, воинский…
— А-а, так это ты, двуличник, изветчик, меня предал! — вскричал Разин и саблей, которая вдруг блеснула под луной ярче зеркальца, отсек боярскую голову.
Покатилась голова, словно камень, под гору, а тело боярское есаулы сбросили вниз...
Тут Разин попросил брата Фролку зарыть саблю на шихане, в самой глубокой расщелине, дал знак, чтоб несли его на струг...
Отплыли казаки вниз по Волге, но долго еще видели, как светилась сквозь камень атаманская сабля...
Говорят в народе, да и сам курган Молодецкий про то знает: отыскал на горе боевую разинскую саблю атаман Емельян Пугачев и пошел боярскую нечисть выводить на Руси."

Чёрные башни

"Узнай что полон мир соблазна
Есть Башни и о них толкуют разно.
Построил эти Башни чародей,
Чтоб колдовством смущать сердца людей.
Кому те Башни посетить охота,
Войдя туда, заблудятся в два счёта.
И всякий, кто посмел туда войти,
Год не найдёт обратного пути.
А выйдя, тут же умирает, либо...
Десяток лет блуждает нём, как рыба.
Кто с жизнью не расстался, но умолк
Тот облачается в лиловый шёлк.
Кто в этих Башнях побывал хоть раз,
Потом туда вовек не кажет глаз.
Вкруг стен блуждает он в теченье года,
Но останавливается у входа..."
(Персидская поэзия 1253-1325,
вольный пересказ у костра).


"Кто, Дьявол или Бог, какой народ, когда? Возвёл Башни к небесам, как древле в Вавилоне? И что там, в высоте? Божественный покой? Где снимет предо мной Исида покрывало? Иль чёрное кольцо и только свод глухой". В.Брюсов, "Восхождение".
Вот несколько небольших разрозненных рассказов, услышанных авторами в разные годы.
"Башня стояла так, что, казалось, её округлое тело было частично погружено в холм. Низкорослые деревья и густо разросшийся кустарник надёжно скрывали таинственную постройку. Древняя кладка стен была выполнена столь тщательно, что, даже спустя множество лет после завершения строительства, противостояла натиску времени. В стенах башни не было видно дверей или каких-либо проломов. Лишь на самом верху можно было различить несколько узких щелевидных отверстий, совершенно недоступных без специального снаряжения. Казалось, что ни один солнечный луч не мог проникнуть в эту тьму. Попасть в башню не представлялось возможным..."
Другой рассказ, иное место: "Из оврага мы вышли к большой квадратной башне. Двери, некогда закрывавшей вход в неё, не было. Башня была совершенно пуста внутри. Её наполняла тишина, и только ветер завывал в узких бойницах. Вдоль стен, описывая поднимающиеся круги, наверх тянулась сильно разрушенная лестница. Она выводила на круглую верхнюю площадку. За множество прошедших лет ветер нанёс сюда земли, и теперь здесь росли трава и даже невысокий кустарник...".
Имеются наблюдения, хотя сложно сказать, насколько оно соотносится с темой "Чёрных башен". Несколько лет тому назад с крыши одного из домов, расположенного в старой части Самары, авторы наблюдали довольно загадочную картину. Привычный взору холмисто-равнинный участок Рождественско-Подгорской террасы смотрелся в этот раз крайне непривычно. Хорошо просматривалась группа холмов, обычно невидимых в данном направлении. (Авторы даже не знают, существуют ли эти холмы в действительности в нашей реальности).
На вершине одного их этих холмов располагалось какое-то довольно высокое сооружение. Внешне оно напоминало гигантский круглый чёрный карандаш, остриём воткнутый в землю. Между собой авторы сразу определили её, как "Черную башню". Между этих холмов петляла дорога, широкая и словно сотворённая из какою-то блестящего материала. Некоторые участники похода восприняли её как "светлый асфальт". Дорога начиналась вне границ просматриваемой области и, пронзив пространство огромной латинской буквой S, исчезала в недоступной взгляду дали. Хорошо было видно, что к "чёрному карандашу" она не подходила. Освещённость в этом пространстве менялась очень быстро. Чётко различимые тени бежали по холмам со скоростью минутной стрелки часов.
Позже авторы несколько раз вновь поднимались на крышу этого дома. Наблюдали окрестности, один раз даже с применением бинокля, но чего-либо похожего на тот ландшафт увидеть так и не довелось...
В Среднем Поволжье сохраняется предание о некой мало доступной "Магической башне". Иногда её даже называют "Башней Зелёной Луны". Откуда первоначально взялось это название, неизвестно. Некоторые соображения на этот счёт авторы осмеливаются высказать.
Первое: в Поволжье многие жители наблюдали загадочную "Зелёную Луну" — большой зеленоватый шар неизвестной природы. Его могли связать с "Призрачной башней".
Второе: существует информация, что в конце XIX — начале ХХ вв. существовало и активно действовало некое тайное "Общество Зелёной Луны". Оно располагало огромными средствами, ставило своей целью реставрацию власти некоторых азиатских Владык и построило множество "убежищ", в том числе и в Поволжье. Также напомним, что светло-зелёная Луна — эмблема загадочных племён богини Дану, некогда ушедших в "Запределье" и имеющих там свои Башни, Замки и города...
Согласно современной Евразийской мифологии, где-то в Сибири, на пространстве от Алтая до Ледовитого океана, а также между Уральскими горами и оз. Байкал до сих пор находятся останки стены Искандера (Александра Македонского), а по другой версии — его Башни. Приводятся сообщения арабского географа Сихаб Эддин ибн Фалдаллах ал Умари (1300-1348 гг.): "...За землёй... (неразборчиво) уже нет поселений, кроме Большой башни, построенной Искандером по образцу Высокого маяка. Позади неё нет пути, а находятся только мраки пустыни и горы...".

Как мы видим, образ неких "Башен" является весьма важной составляющей современного мифологического сознания, активно воздействующей на поведение "ищущих".
Существует теософское предание, что после конца Ледникового периода остались на Земле две разумные Расы: люди и змее-люди. Последние построили в различных зонах Земли некие "Башни-усыпальницы" с огромными подземельями. Одна из них была в Поволжье. Любопытно отметить, что даже само название Самара с халдейского Samrasin переводится, как "сторожевая башня". Эти "Башни" управляют погодой, вызывают появление новых видов живых существ, влияют на поведение народов, живущих на "контролируемой" территории. Согласно теософским преданиям, их главные "Башни" находились на полюсах планеты. Одна — в Арктике, другая — в Антарктиде. (12).
Известный исследователь Рене Генон писал о существовании в сакральной географии Семи Башен Сатаны, откуда на мир изливается дьявольское влияние: "Они расположены в форме дуги, обходящей Европу на некотором расстоянии... Две Башни в Африке — одна в Нигере, другая в Судане; две Башни в Малой Азии — в Сирии и Месопотамии, одна в Туркестане и две Башни в Западной Сибири или на Урале...".
Современные исследователи говорят ещё о трёх Чёрных Башнях на г. Цайэл в Австралии, г. Иньянгани в Зимбабве и г. Хэйс на Аляске. Следует добавить сюда, что, согласно анализу распределения "пассионарной энергии", одна из активных Башен должна находиться на территории Среднего Поволжья (более подробно речь о ней пойдёт в третьей книге цикла).
Легенды сохранили память о таинственной "Сигнальной Башне" в районе села Сиделькино, на мысу, именуемом в народе "Маяк". Там, где в 40-х гг. XX в. работали таинственные "подземные матросы". Авторы пытались её найти, но пока не достигли успеха. Слишком сложным оказался там рельеф местности.