Пустые глаза Греве

[bichkov]

НОЧЬ СТРАХА

Опять с нетерпением ждал Медведь конец октября… Хэллоуин… Ночь всех духов… Его многочисленные знакомые строили планы по отмечанию этого события – раскупали столики в престижных ночных клубах, шили костюмы, резали тыквы… Словом, делали все "по экстремальному".
Поскольку Медведь к экстремалам не принадлежит никаким боком, он принял решение провести эту ночь соответствующим образом…
31 октября. 23 часа. Черное покрывало неба, небрежно наброшенное на острые купола заброшенной церкви и окрестных строений, продырявленное редкими спицами звезд. Непонятная субстанция, не то снег, не то дождь, падающая на двух молодых людей, переодевающихся под балконом из потрескавшегося кирпича, между стеной разрушенного храма и забором Танкостроительного завода. Где-то рядом завыла собака. Протяжно и заунывно.
– Хорошо вечер начинается! – мрачно пошутил Bugsy.
– Да уж, – оскалился Медведь. Пробившаяся сквозь полчища туч луна отразилась от его обнаженных клыков.
Bugsy передернул плечами. Собака заскулила, взвизгнула, и через мгновение затихла. Воцарилась гробовая тишина…
Меж тем, ребята активно подготавливались к заброске. Были извлечены из рюкзаков пара фонарей, небольшой отрез ствола осины, заточенный на концах, фляжка со святой водой. Кроме того, оба исследователя благоухали чесноком. И дело вовсе не в вампирах. Чеснок – отличное средство скрыть другой запах, вызванный отмечанием закладки штольни им. тов. Струкова и первым метрам, пройденным в песке и глине.
Последняя (тьфу! Крайняя) сигарета, выкуренная Bugsy, и вот уже первая тень ловко взбирается по кирпичной стене на крышу здания и принимает рюкзаки. Вторая проделывает тот же маршрут – школа скалолазания и промышленный альпинизм не прошли даром. Двое осторожно крадутся по прогнившей крыше, боясь не то привлечь внимание жителей окрестных домов, не то проломить истлевший от времени металл. До ушей обоих доносится страшный грохот – закрылись ворота в арке дома напротив. Вот и дверной проем, заколоченный досками. Осторожно протискиваясь между ними, исследователи проникают внутрь. Назад дороги нет.
Церковь старообрядческая, на наши, христианские, мало похожа. Несколько уровней, замысловатые лестницы и переходы, множество помещений, сбоек, балконов и пр. На цыпочках крадутся исследователи вдоль стены, боясь не то потревожить кого-нибудь, не то провалиться между наспех настеленных досок, заменяющих перекрытия. Повсюду заметны следы начавшегося ремонта – кое-где оштукатуренные стены, разбросанный всюду инструмент, строительные леса, временное освещение, бетономешалки, трубы… Пробираясь через завалы мусора, приятели оказались в центральном помещении. Гигантский зал, украшенный некогда лепниной, с обнаженными трубами вентиляции, со сводом, увенчанным башенкой с окнами-бойницами, пропускающими бледный свет полумертвой луны. Упала и разбилась о бетон капля воды. Раздался оглушительный грохот, и эхо долго блуждало между стенами зала, прежде чем затихло.
– Вот это акустика! – раскрыв челюсть наподобие экскаватора восхитился Медведь.
– Умели раньше строить – вторил ему второй экскаватор голосом Bugsy, и эхо голосов в очередной раз нарушило покой древних стен.
Обойдя зал по периметру, не переставая восхищаться мастерству древних зодчих, исследователи вернулись к началу осмотру и подались в левую, еще не исследованную, часть. За неприметной дверью – винтовая лестница, до боли напоминающая родной ПриВО (или ВВС? Какая разница! ПриВО роднее!!!) или пресловутый водозаборный колодец, вскрытый при строительстве дома на пересечении Полевой и бр. Коростелевых.
Долгий подъем вверх. Удары сапог о металлические ступени отдаются в душу. С лестницы можно проникнуть еще в некоторые части здания, в том числе и на замурованные наглухо балконы. Повсюду заколоченные окна, кое-где доски выбиты, и Медведь с Bugsy могут созерцать цеха Танкостроительного завода. Но вот и конец лестницы. Прямо над головой – люк, за которым скрывается колокол и механизм часов. Не нарушая покой построенных пару веков назад часов, приятели бодро спускаются вниз.
Теперь можно приступить и к десерту – спуску на нижний уровень, куда ведут две полукруглые лестницы, а оттуда, если повезет, проникнуть в подвалы и систему ходов, которыми грезил известный в узких кругах диггер из города-героя Н.
Ремонт на первом уровне когда-то был почти завершен – стены оштукатурены, восстановлена лепнина, художественно оформлены арки и стены. По правую и левую руку – множество помещений. В частности (ну надо же!), мужской и женский туалеты. Да простит меня набожный читатель за интимные подробности, но в мужском туалете между перегородками располагаются только лишь писсуары, а в женском – полноценные унитазы. Заставляет задуматься о вечном.
Давно бросили церковь. Стены и свод покрыты паутиной, кое-где расписаны молодежью на новый манер – где баллончиками, а где и просто спичками и факелами.
Но вот близится и дальняя стена. Совсем уж было успокоившиеся исследователи, вновь напряглись. И было от чего! В одной из боковых комнат горел… костер! Все было по-настоящему – треск сучьев, всполохи пламени, красные отсветы на стенах, но… никакого намека на дым или запах. Да и, судя по отблескам, костер должен был быть просто огромным. Вдруг послышались гулкие шаги. Именно оттуда. Медленно НЕЧТО приближалось к ребятам. Парни, замечу, не самого робкого десятка, отступили к лестнице – мало ли кто мог встретиться в заброшенной старинной церкви, да еще и в такую ночь! Охрана ли (какая к черту охрана?! С костром и в полночь?), наркоманы ли (Эти-то что там забыли?), сектанты (вот уж кого видеть точно не хотели ни Bugsy, ни даже повидавший всякое на своем веку Медведь) или… Шаги по-прежнему приближались, однако никто не появлялся. Схватившись кто за кол, а кто и за крышку от фляги, исследователи отступили наверх. В конце коридора забрезжил свет карманного фонаря. Весьма яркого. "Галогенный, не иначе" – переглянулись ребята, и решив, что приближающийся неплохо снаряжен, и, судя по всему, вряд ли один, быстро покинули церковь через окно. Спуск враспор по кирпичной кладке, сброс вещей и… вот уже Bugsy дрожащими пальцами прикуривает сигарету, а Медведь орошает и без того не сухие кусты. Затем – тщательное обследование здания снаружи. Никаких признаков дыма. Заглядывая в окна через выбитые доски, они тщательно осмотрели все помещение, не найдя впрочем, ни малейшего намека на костер или людей внутри… Около часа сидели исследователи перед выходом, в надежде подстеречь находящихся внутри. Но напрасно. Никто так и не вышел.
Пообещав вернуться при первой возможности, расширенным составом и с более прогрессивными средствами самообороны, ребята поспешили прочь. Холодный, уже ноябрьский ветер, замел их следы.

История основана на реальных событиях, имевших место две ночи назад
Медведь, 02.11.03

[bichkov]

ПРО КАБАЧНУЮ КИКИМОРУ.

"В одной дистанции стоял кабак на юру близ оврага, и овраг-то обсыпался, так что кабак чуть лепился на овраге. В этом селе были большие базары по понедельникам и пятницам, и шла в кабаке большая торговля вином, но, ни один целовальник не мог долго усидеть в кабаке: постоянно проторговывался и разорялся. То находили у них недочет в деньгах, а главное дело — большую усышку вина и рассыропку, так что в откупной конторе все этому дивились, и еще тому дивились, что все целовальники рассказывали, как ровно в двенадцать часов кто-то у них вино цедит; и когда зажигали свечку, то видели карбыша, который бег от бочки и скрывался под полом, в нору. Откуп кому ни предлагал сымать кабак, все отказывались. Даже даром предлагал кабак, без всякого залогу, но никто не сымал.
Предложили одному пьянице и моту, и несколько раз оштрафованному и пойманному в приеме краденых вещей. Он был в крайности, потому что промотался, не имел себе пристанища и ходил из кабака в кабак, а был человек семейный, очень неглупый и отчаянная голова. Он согласился взять кабак, хотя и слышал много страшных рассказов об нем. Кабак стоял заброшен. В первую ночь, когда он поселился в нем, он приготовил сальную свечку, спичек, положил топор на стойку, выпил пол-штоф вина и лег спать. «Ну, говорит, теперь хоть сам черт приходи — никого не боюсь!» Спустя короткое время, он услыхал, что кто-то вино из разливной бочки цедит. Он быстро зажег свечку, взял топор, осмотрелся, подошел к бочке, осмотрел ее, видит, что она не повреждена: печати все на ней целы, а кран заметно полуотворен. Постукал он топором в бочку и по звуку определил, что будто вина меньше; сорвал печати, накинул мерник, видит, что трех с лишком ведер нет. Он удивился и выругался, как ему хотелось. «Черт, что ли, отлил! Покорись мне! Ведь я чертей-то не боюсь: до чертиков-то я раз десять напивался. Не привыкать стать мне вашего брата видеть!» Тут он услыхал под полом треск: стала поворачиваться половица, и стало из-под пола вырастать странного вида дерево. Все растет и растет, распространяются сучья, ветви и листы, закрывают почти что весь кабак и склоняются над его головой! Целовальник, собравши, что есть силы, взмахнул топором рубить дерево и говорит: «Ну, так, брат, вот как по-нашему! Я тебе удружу!» В эту минуту топор его как будто во что воткнулся; он не может его сдвинуть и чувствует, что какая-то могучая рука удерживает топор. Целовальник не струсил. «Пусти, говорит, меня! Я знаю, что ты черт. Пусти! Я все-таки буду рубить!» В это время слышит над своей головой тихий и кроткий голос: «Послушай, любезный, меня: не руби ты дерево! Это — я». — «Да кто ты?» — «Я тебе скажу. Ты со мной уживешься, мы будем с тобой друзьями, и ты будешь счастлив». — «Да кто ты? Говори скорей! Пусти топор, я хочу выпить!» — «Ну, брат, поднеси и мне!» — «Да как я тебя поднесу, когда я тебя не вижу?» — «Ты меня никогда и не увидишь, только когда с тобой прощаться буду, может, покажусь». — «Правду ли ты говоришь?» — «Давай выпьем, а потом поговорим». — «Ну, пусти же топор!» Целовальник почувствовал, что кто-то топор пустил; зашел за стойку, взял штоф вина и хотел из него наливать, — голос ему и говорит: «Послушай, любезный, ты много теперь не пей. Для нас довольно и полуштофа. Вон возьми вон этот, у которого дёнышко-то провeрчено, в том, брат, вино-то хорошее, еще не испорчено». — «Да как это ты узнал? Я принимал: все пол-штофы были целы...» — «А ты ходил отпускать вино-то мужику-то, тебе нарочно дистаночный его и подменил, чтоб узнать наперед, будешь ли ты здесь мошенничать». Целовальник взял этот полштоф, посмотрел перед свечкой на его дно и увидал, что действительно на дне проверчена дыра (чтобы можно отлить и впустить туда, а после воском залепить). «Ну, чертова образина, теперь я верю тебе, что ты черт». — «А ты не ругайся! Мы с тобой будем друзьями. Ты угости лучше».
Целовальник налил два стакана, взял свой и выпил, сам скосился и смотрит на другой и видит: стакан поднялся сам собой и так в воздух и опрокинулся,как будто кто его пил, и так сухо, что капли не осталось, только кто-то крякнул. «Ну, брат, спасибо за угощенье!» — «Спасибо-то спасибо, а ты мне расскажи, кто ты». — «Я, брат, тебе расскажу. Слушай! Я — сын богатых родителей, сын купеческий и проклятый еще в утробе матери, и вот теперь скитаюсь по свету около тридцати лет и не нахожу себе пристанища. Отец меня проклял ни с того, ни с сего, а мать поклялась своей утробой в нечестивом деле (они душу человеческую сгубили: отравили своего родного брата, чтобы воспользоваться его богатством). Так вот я кто такой! Теперь дальше слушай. Ты каждый день в двенадцать часов дня и ночи ставь в чело за заслонку по стакану вина и пресную, на меду, лепешку. Этим я буду кормиться, а ты себе торгуй. Не бойся ни поверенных, ни дистаночных, ни подсыльных: я тебе об них буду говорить; за десять верст ты будешь знать, кто едет, и кого подослали, чтоб тебя поймать в разливе вина; а теперь ложись и спи! Только, брат, образов не заводи и молебнов не служи, и как я отсюда уйду через год, так и ты выходи, а то худо будет тебе. Слышал?» — «Слышал». — «Так и поступай!» Целовальник выпил еще вина и лег. Посмотрел на дерево: оно стало меньше, все ниже и ниже, скрылось под полом, и половица опять легла на свое место, как ни в чем не бывало. Целовальник затушил свечу и заснул.
На другой день был базар. Он поутру встал рано и увидал, что у него открылась хорошая торговля, и он, полупьяный, целый день хорошо торговал, ни в чем не обсчитался; к вечеру проверил выручку и смекнул, что торговля шла на удивленье, а что говорил ему проклятый, он все это исполнил, и с этого дня целовальник стал торговать так хорошо, что все его товарищи стали ему завидовать. Он никогда не попадался ни под какой штраф, несмотря на то, что постоянно продавал вино рассыропленное, и заблаговременно знал, кто из дистаночных или поверенных приедет к нему его ревизовать. Удивлялись его аккуратности, его ловкости, его честности и больше всего тому, что целовальник, хотя пил вино, но пьян, не напивался.
Прошел год. Наступила полночь. Целовальник по обыкновению спал на стойке и проснулся. Слышит вдруг голос: «Ну, прощай, брат! Я ухожу. Ты завтра же откажись от кабака и прекрати торговлю!» — «Ну что ж, покажись мне!» — «Возьми ведро воды и смотри в него!» Целовальник взял ведро воды, а в другую руку свечку, и стал на воду смотреть. Он увидал в ведре свое лицо и с левого плеча — другое лицо — красивого человека, средних лет, чернобрового, черноглазого, а в щеках как будто розовые листочки врезаны. «Видишь ли?» — «Вижу. Какой ты красавец!» В это время кто-то вздохнул и раздался голос: «Не родись ни хорош, ни пригож, а родись счастлив». Все пропало. В печной трубе раздался страшный воп и плач. Целовальник все-таки не послушался и на другой день торговал по случаю базарного дня, и хотел еще зашибить копейку несмотря на то, что в течение года нажил мошенничеством и приемом краденых вещей до двух с лишком тысяч. В этот же день дистаночным был оштрафован на двести пятьдесят рублей, сдал должность и навечно отказался от торговли вином; перестал пить, купил себе постоялый двор и сделался набожным человеком."